Мы живем в мире, где лживые ценности вдруг обрели значение и полезли вверх, как цены в
магазинах. Особенно пострадало от этого искусство, литература, музыка, кино, живопись. Порою диву даешься выставкам,
где работы словно затащены с уличной продажи, впопыхах, чтобы успеть бездарность выдать за талант. Ведь время
меняется быстро, и через неделю оно может быть совсем другим.
Как выразился литературный критик Ст. Рассадин на эту тему: "Появилось бескультурье, ощущающее себя высшей фазой
культуры..."
Но душа всегда находит уют, где дремлют и чистота, и честь, надежда, где пробивается свет неугасимой веры и добра. Такой кусочек мира я всегда ощущаю в мастерской художника Геннадия Дмитриева. Нет, она ничем не отличается от других мастерских, есть похуже, есть получше - все дело в работах, картинах, этюдах, мимолетных пейзажах. В особых интонациях, эмоциях, где как бы слышен голос самого художника. Как слышим голос поэта в его стихотворениях. Я хорошо знаю его работы, а спустя полгода гляжу на них как бы заново.
Кто вы такой, Геннадий Дмитриев?
Знаю, что он художник, и больше ничего.
Вот одна из его работ - "О хлебе насущном". Все это продиктовано памятью, драгоценной шкатулкой художника. А, казалось бы, просто. Лапти с иконой, крест. "Метафора, - говорит Дмитриев. - Батька ходил в лаптях, иконкой благословила меня бабушка. Я сам не пишу стихов, но люблю поэзию и поэтов". За моей спиной, не аккуратно, а вразнобой, как бы с живыми ликами - фотографии: Маяковский, Шукшин, Пастернак, Пикассо, Высоцкий, Хемингуэй и наш поэт, недавно ушедший из жизни, Саша Алшутов и наш, воркутинский скульптор, трагически погибший - Вениамин Смирнов. Они, вместе со мной, смотрят на картины Дмитриева... "Раздумье" - это к хлебу насущному, духовному хлебу. А вообще это о той земле, где я родился, о Сальских степях, и вообще, это всё о России, - говорит художник.
"Яблоко и рожь". Слева образ молодой женщины в гимнастерке, наверное, это мама автора, а справа молодой русский солдат, наверное, отец, Александр Иванович, бросающий яблоко, и оно невидимо для нас прокатившись, остановилось у стены цветущей ржи. Снова метафора. Цветущая рожь и яблоко, символы жизни, истоки силы, красоты, и все это окрашено неуловимой прелестью русской степной грусти.
Человек, бросающий яблоко, сеющий жизнь, а не смерть.
Человек, бросающий яблоко - и будут после него жить люди, похожие на его, его дети, внуки, правнуки.
А работа названа "Тропа любви сорок пятого года". И дипломная работа, когда он заканчивал "Ростовское-на-Дону училище батальной живописи имени Грекова" называлась "Война... Дети 1941 года". Видите ли, в чем дело, - готовили из Дмитриева баталиста, а он стал писать яблоки, рожь...
Да и рос Дмитриев, там где все овеяно казацкой лихой отвагой, где и мчали грековские тачанки, где молодой унтер Буденный играл на гармошке, соблазняя чернобровых казачек, абсолютно не подозревая, что его ждет впереди, его саблю, коня, степь, его страну... Писать бы ему все это... Душа тянулась к другому.
И опять, на этот раз "Яблоко раздора". Простите за часто употребляемое слово, но мне некуда деться.
Вверху на ветке змея, внизу - плод, а, может, земной шар в миниатюре, думайте, что хотите. Слева - уходящая спиной обнаженная женщина с ангелом. Справа, естественно, мужчина. А, может, облако в штанах, как нежно выразился один громоподобный поэт с каменными скулами.
Работа очень личная. Но, как выразился один мудрец: "Когда писал о людях, все было расплывчато и не очень понятно, а когда, намучавшись, стал писать о себе, оказалось - о людях".
Первая выставка, на которой царствовал молодой, совсем юный Дмитриев оказалась очень престижной, обласканный властями и народом. Она состоялась в 1976 году, в московском Манеже и называлась "Молодость страны
... "Я и Егорка". Работа этапная, хотя я не люблю это слово. Но именно от нее художник пошел дальше, оставив позади безмерные расстояния поисков духовных и выразительных средств, интуитивно стремясь к простоте, которая и является результатом творчества высокого.
Действительно, вроде всё просто. Художник в охотничьей избушке. В пимах. С оленеводом Егоркой.
"Я ему привез, для его трубки табак "Золотое руно". Когда он закурил, в прелом запахе тундры заструился неслыханный здесь никогда волшебный дух заморских трав. Надо было видеть удивленные глаза оленевода, выдохнувшего вместе с дымом классическое "Однако..."
Когда мне в Воркуте предложили эту поездку, я уже знал, о чем буду писать. Напишу первого, с кем встречусь в Епе. Епа - становище на берегу Лемвы, притока реки Усы... Замечательные места!.." Я был там давно. Седое небо. На баржу грузили коров, чтобы везти именно в Епу, на летнее пастбище. Коровы упирались, на трапе их тянули веревками спереди и толкали сзади руками каждую. Стадо мычало, было тревожно на душе, дул ледяной ветер. Но прав художник, места замечательные. И люди. И природа.
... "Утро Родины". Эту картину я не совсем понимаю, или не очень-то принимаю, хотя доверия к художническому чутью Дмитриева она ничуть не поколебала. Сразу догадываешься, что создавалась она в наши дни, в буквальном смысле, сегодня. Три больших тополя. Внизу - мусорные ящики. Тощая собачонка... Но главное - цвет. Странный, необъяснимый, ясно одно: что-то минуло навсегда, а новое не наступило. Безвременье. "Я бродил по Сыктывкару, искал старые тополя, пожухлые, очень старые тополя, а не молодые, крепкие и сочные деревья. Каждое дерево нашел в разных уголках города и соединил их. А мусорные баки? Например, в Воркуте, раньше. Народ жил так богато, и отбросы были богатые, поэтому там тогда и бичи жили хорошо и славно.
Кстати, однажды живописец Торлопов увидел торчащую из мусорки палку. Что-то его остановило. Подошел. Достал. Оказалось, прялка крашенная 19 века. Сейчас эта находка - одна из реликвий его мастерской. И со мной случилось. Доска, на которую обратил как-то внимание, была старинной иконой, разрубленной топором. Многое выброшено в мусорные баки истории бесценного, духовного - и из душ человеческих..." ...Недавно в стране состоялась интереснейшая выставка, "Зеленый шум". Она проехала по многим городам России и докатилась до Кирова. Мы ее не увидели, Сыктывкар не нашел для ее устройства необходимой суммы. На выставке участвовала работа Геннадия Дмитриева "У нас в Сыктывкаре". Колоритный, высокий по тональности этюд. Октябрьский проспект, из-за верхушек деревьев очертанья не русского храма. Внутренний нерв - взаимоотношения культур и разных религий. Этюд яркий по краскам, хотя краски приглушены, но чувствуется, что здесь художник дал себе полную свободу, от которой и рука стала трепетной, сохраняя твердость.
"Родился в Сальских степях, приехал в Воркуту, и она сразу припала к сердцу, - художник закурил пятую сигарету. - И в степи, и в тундре - одинаково большое небо, и низкий горизонт, и, если ты заметил, у меня всегда на холстах низкий горизонт. И пейзаж тундры очень похож на пейзаж степей - ковер крупный, сочно-беленый. Надо же, подумал я, карликовые березки были ниже купавки...
Когда-то давно, еще из Воркуты, приехал в Ижму расписывать фреску в тамошнем Доме культуры. Стал знакомиться с материалами местного музея, чтобы быть точным в деталях. Ну, например, почему усть-цилемские женщины повязывали платок одним образом, а ижемские - другим? И обнаружил в старых бумагах фамилию - Дмитриев. Словно земляка встретил. Оказывается, был такой купец в семнадцатом веке, закупал печорскую рыбу для царского стола...
Фреску я назвал "Семь дней недели". Труд. Быт. Праздники. Усть-Цилемская горка. Оленеводы... Центральная часть - источник прекрасной воды, той самой, что в народе зовется живой водой. А вообще там - 120 фигур. Разнообразный, бесконечный мир живой жизни, который тянется через всю Россию, от Коми тундры до Сальских степей..."
Парадокс, подумал я. Надо много лет знать человека, чтоб о нем ничего не знать.
Зато я знаю, что он художник. Что в его картинах много разных достоинств, о которых лучше меня скажут специалисты, искусствоведы, критики, которые непременно отметят и недостатки. Я лучше скажу, то, что они пока не заметили и не сказали - в его работах более всего его самого, автора, - художника Дмитриева, поэтому он далеко не всеми понят, неоценен.
Но время придет.